http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=1473 школьная программа вообще- то )))
Добавлено (09.01.2011, 19:47)
---------------------------------------------
Когда же наконец Яков открыл свое лицо - оно было
бледно, как у мертвого; глаза едва мерцали сквозь опущенные ресницы. Он
глубоко вздохнул и запел... Первый звук его голоса был слаб и неровен и,
казалось, не выходил из его груди, но принесся откуда-то издалека, словно
залетел случайно в комнату. Странно подействовал этот трепещущий, звенящий
звук на всех нас; мы взглянули друг на друга, а жена Николая Иваныча так и
выпрямилась. За этим первым звуком последовал другой, более твердый и
протяжный, но все еще видимо дрожащий, как струна, когда, внезапно прозвенев
под сильным пальцем, она колеблется последним, быстро замирающим колебаньем,
за вторым - третий, и, понемногу разгорячаясь и расширяясь, полилась
заунывная песня. "Не одна во поле дороженька пролегала", - пел он, и всем
нам сладко становилось и жутко. Я, признаюсь, редко слыхивал подобный голос:
он был слегка разбит и звенел, как надтреснутый; он даже сначала отзывался
чем-то болезненным; но в нем была и неподдельная глубокая страсть, и
молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная
скорбь. Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и
хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны. Песнь росла,
разливалась. Яковом, видимо, овладевало упоение: он уже не робел, он
отдавался весь своему счастью; голос его не трепетал более - он дрожал, но
той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в
душу слушателя, и беспрестанно крепчал, твердел и расширялся. Помнится, я
видел однажды, вечером, во время отлива, на плоском песчаном берегу моря,
грозно и тяжко шумевшего вдали, большую белую чайку: она сидела неподвижно,
подставив шелковистую грудь алому сиянью зари, и только изредка медленно
расширяла свои длинные крылья навстречу знакомому морю, навстречу низкому,
багровому солнцу: я вспомнил о ней, слушая Якова. Он пел, совершенно позабыв
и своего соперника, и всех нас, но, видимо, поднимаемый, как бодрый пловец
волнами, нашим молчаливым, страстным участьем. Он пел, и от каждого звука
его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь
раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль. У меня, я чувствовал,
закипали на сердце и поднимались к глазам слезы; глухие, сдержанные рыданья
внезапно поразили меня... Я оглянулся - жена целовальника плакала, припав
грудью к окну. Яков бросил на нее быстрый взгляд и залился еще звонче, еще
слаще прежнего; Николай Иваныч потупился, Моргач отвернулся; Обалдуй, весь
разнеженный, стоял, глупо разинув рот; серый мужичок тихонько всхлипывал в
уголку, с горьким шепотом покачивая головой; и по железному лицу
Дикого-Барина, из-под совершенно надвинувшихся бровей, медленно прокатилась
тяжелая слеза; рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился... Не знаю,
чем бы разрешилось всеобщее томленье, если б Яков вдруг не кончил на
высоком, необыкновенно тонком звуке - словно голос у него оборвался. Никто
не крикнул, даже не шевельнулся...
Добавлено (09.01.2011, 19:50)
---------------------------------------------
http://www.orskinfo.ru/mp3/m7-2006/4r-folk.mp3
может пиндосы так под индейские или африканские распевки ..чувствуют ..
